Кио Маклир

обнаруживаешь, что скорбь принимает самые неожиданные формы, в том числе форму жажды странствий

Любительские исследования птиц и природы в целом, как и вообще большинство видов досуга на Западе, расцвели в викторианскую эпоху. Услады аристократической либеральной культуры и высокоинтеллектуального отдыха существовали на фоне роста неравенства в отечестве и жестокой империалистической политики за его пределами. Во времена, когда большинство населения Англии и ее колоний по-прежнему выживало как придется, обладая лишь скудными ресурсами, страшась крыс и рахита, — это я еще молчу о хищническом отношении к земле и к телу другого человека, — белые натуралисты мужского пола шлялись по лугам и долам, собирая экземпляры яиц и птичьих тушек и с экстатическим придыханием повествуя об увиденной многообразной и колоритной фауне.
Факт есть факт: если ты наблюдаешь за жизнью в бинокль, то, естественно, глаза у тебя зашорены.

У нас было такое ощущение, словно нас вдруг разбудили: мы узнали, что события такого сорта случаются сплошь и рядом, не привлекая особого внимания тех, кого напрямую не затрагивают. Массовые убийства мирных протестующих, произвольные аресты и неограниченно-долгое содержание под стражей, безвинные люди, упрятанные в каталажки в самых укромных закоулках планеты — затерянные в пучинах неизвестности.

Бренчать на рояле, как Фэтс Уоллер, в свое удовольствие — это он обожал, но необходимость выступать на публике и самому заниматься своей раскруткой нервировала и нагоняла тоску

Боялась — стоит переключиться на что-то еще, и я окажусь не готова к надвигающейся утрате, и она меня раздавит.

Это горе было наподобие моросящего дождя. Не промочило меня до костей, не утопило, а повисло в воздухе каким-то бледным облаком, редея, но никогда не испаряясь без остатка.

Мне никто никогда не говорил, что скорбь по ощущениям очень похожа на страх... А точнее, пожалуй, на томительное беспокойство

Птичье пение напоминало ему, что хватит зацикливаться на себе — пора оглянуться по сторонам

А еще той зимой я обнаружила, что во мне что-то поломалось. Что именно, я не знала, а знала только, что забарахлила неведомая деталь, которая прежде, размеренно вращаясь, помогала мне не выбиваться из графика

Лица — это же настолько интимная часть тела, что смотреть на них вряд ли позволительно, особенно в мире, где рано или поздно всё рассыпается в прах. Нелегко смотреть на лица так, как мы пытаемся смотреть, — так, чтобы их зрелище не оставляло следов в наших сердцах