Алексей Сальников

Медленные киты покидают свои края,

Поскольку у них повсюду края свои,

Им говорят: осторожно, пески, буи,

Сети, они такие — да нихуя!

Приятно глядеть на покатые их бока,

Толкающие многочисленную волну,

Приятно тем, что среди всего бардака,

Всех этих волн, киты напоминают одну

И ту же бутыль или шелкового крота,

Или приятны тем, что знают, что красота

Совсем не в этом, а в знании, что вода

Заперта берегом, но не кончается никогда.

Бесконечные фото ребенка на фоне малины,

Собаки, забора, дороги, домашней скотины,

Словно посвящение чада куску земли

И тому неолиту, откуда сами взошли.

И неолит наступает по двум причинам —

Воля, недоступная в городе и мужчинам,

Во-вторых, дикость, естественная, как слух,

Потому что туалет на улице — повелитель мух.

И множество лет спустя — берег или поляна,

Все равно, грязная черно-белая четырехлетняя обезьяна

С ненавистью смотрит в фиолетовый объектив,

В одних каких-то жутких трусах, спасибо, что в них.

Миша вспомнил всю свою жизнь. Она была не то чтобы горестной или неудачной. А просто какой-то так себе. Никакой. Он учился, работал, влюблялся, писал какие-то стихи, издавал какие-то книжки, спал с женщинами, опять работал. Ел. Потихоньку толстел и начинал едва заметно лысеть. Учил мёртвые языки, но как-то так, несерьёзно.

Еще пенсионный возраст подняли, совсем уже охуели, всё жрут и жрут и всё никак не нажрутся

Садовникову, перечитала всего Носова и Чуковского, включая такое произведение, как «Бибигон». Она прочитала (потому что ей понравились иллюстрации) то, чего не могла прочитать в детстве, например серию про Дороти, больше всего ее в этой серии потрясла история принцессы Озмы – что-то подобное она видела в каком-то советском фильме, где шахматы и простой советский школьник противостояли игральным картам, и еще был, кажется, польский или чешский фильм про разнополых близнецов, выдававших себя друг за друга во время каникул.

Был у них в библиотеке как-то тематический вечер Корякова, о котором Петрова и слыхом не слыхивала, но, когда увидела, вцепилась и перечитала всего. Она читала это, представляя, что она – обыкновенный советский школьник, и все равно прониклась удивительной ненавистью к одному из героев повести «Остров без тайн» – образцовому пионеру, этакой самоуверенной мрази, мечтавшей стать капитаном ледокола. Скорее всего, неприязнь к нему происходила у Петровой оттого, что сын ее походил скорее на отрицательного героя повести, какого-то зашуганного пионерчика, и как бы ни было мало сочувствие Петровой к близким, оно все равно имело место. Положительный пионер был командиром и не знал сомнений, таких людей, безоговорочно верящих в то, что они делают, Петрова тоже не любила, прямо-таки что-то нехорошее разгоралось внутри нее, когда она читала про твердый взгляд и уверенный голос, клеймящий что-нибудь в восторге от со

А Петров любил копать, любил копать так, что находил в себе сходство с героем «Котлована», причем мелкие грядки Петрову не очень нравились, а вот картофельная полянка была ему по душе.

Что за бзик на оленей был в семидесятые и начале восьмидесятых, когда, вероятно, эта кофта была связана, – Петров не понимал, но предполагал, что это было этакое ритуальное призывание автомобиля «Волга» в семью.

она по слогам, мысленно ставила свое имя вверх ногами. «Асинылрун» – вот что у нее получилось.

тем более Петрову и на самом деле было плохо, а когда он увидел Игоря, стало и того хуже

Описание извилистого пути от будущего моряка и будущего чемпиона до нынешнего водителя катафалка ударило по нетрезвому и болящему мозгу Петрова, как большая мягкая кувалда, так что мысль Петрова потекла сразу в две стороны