Роберт Чарльз Уилсон

Суеверием, — бесцветным тоном произнес Финч, — мы называем чудо, которое не одобряем.

Гилфорд знал, что такое наука. Это всего лишь любопытство – помноженное на самоотверженность и подкрепленное дисциплиной.

В этом и заключался парадокс Новой Европы. Ищешь чудеса – найдешь историю; ищешь историю – со всего размаху влетишь в чудо.

мир, в котором мы с тобой обитаем, на самом деле не более чем долговременная иллюзия, заключенная внутри машины, находящейся в конце времен.

Нет, это явилось бы результатом относительно безобидного выбора, сделанного несколькими миллиардами гомо сапиенс: завести детей, ездить на работу на личной машине, держаться за рабочее место, первым делом решать насущные проблемы. А если в конце концов мы доходим до черты, за которой даже самые безвредные действия караются вымиранием человечества, то очевидно — очевидно же! — что мы оказываемся в критической ситуации. Так или иначе, но в точке невозврата!

Мы жили в опасные времена. Миссис Такман прекрасно это понимала, и никакой «Ксанакс» не смог бы убедить ее в обратном.

— А сейчас тебе не одиноко?
— Мне всегда одиноко.

Удивительно, думал я, с каким тщанием мы превратили себя в людей, плоховато знающих друг друга.

Хорошая, честная книга — почти то же самое, что добрый друг.

Те, кто помоложе, спрашивают: как ты сохранял самообладание? Почему не вспыхнула всеобщая паника? Почему не было ни бунтов, ни грабежей? Почему ваше поколение смолчало? Почему вы безропотно смирились с этим ужасом, получившим название Спин?
Иной раз я отвечаю: «Ну как же. Не обошлось без трагедий».
Иной раз говорю: «Просто мы не поняли, что произошло. А если бы и поняли, что тут поделаешь?»
А иной раз пересказываю притчу о лягушке. Брось лягушку в кипяток, и она выпрыгнет. Брось ее в кастрюлю с приятной теплой водой, добавляй огня потихоньку, и лягушка сварится, так и не сообразив, что с ней случилось.