Лидия Обухова

Эти мгновения облегчающей свободы прояснили ему что-то и в нём самом. Ведь с того дня, как он коснулся Лилит, жизнь его стала трудной и путаной. Он сделался угрюм и неловок. Уходя с охотниками, то и дело оступался; сухие ветви с треском ломались под его ступнёй. Наклоняясь над лесным ручьём, он медлил утолить жажду, потому что ему повсюду мерещились бегучие глаза Лилит. Прежний крепкий сон сменился прерывистым забытьём, и, когда он просыпался по нескольку раз в ночи, ему стоило большого труда не вскочить и, слепо расталкивая спящих, не кинуться на поиски девушки.

Пламя желаний заставило его потерять благоразумие. Хотя это случилось не вдруг.

Поэзия — это первоначальная попытка расковать немоту мысли.

И, однако, он любил её робко и неистово! Ему приходилось всё время следить за собой, чтоб не прорвалась наружу тайная нежность, — он не хотел быть осмеянным ею. Божественный дар — смех — превращался на устах Лихэ в карающий бич. Она видела во всём только повод к юмору. И никогда — к печали. Была ли она умна? О, очень! Добра? — «А что это такое?»

Теперь с Лихэ они могли видеться только время от времени. Впрочем, на Лаоле-Лиал такое положение было обычным для большинства мужнин и женщин. Брак давно не привязывал их к общему дому. Лихэ — увлечённая, деловитая, готовая вышутить любой порыв чувствительности, но неизменно правдивая и надёжная — продолжала оставаться его женой. Таинственным существом за семью печатями!

Над анализом преобладала фантазия: она и её соплеменники жили в вымыслах так же свободно, как лаолитяне среди цифр. Это покоряло и обезоруживало; впервые мечта — гонимое и осмеянное дитя разума — нашла себе отечество. Безымянный, который некогда так тщательно прятал порывы нежности от зорких безжалостных глаз Лихэ, рядом с Элиль ужасался собственной чёрствости. Словно половина манящего мира Зелёной Чаши оставалась для него скрытой. Он различал тени, контуры чувств… и всё расплывалось

Да, вот чего в ней не было — властности! Только самоотданность. Доброта, которая давно перестала быть суровой. Целая цепь поколений нянчила свою больную планету и понемногу оживила её. Внутренним законом каждого стало уважение к любому проявлению жизни

Спасибо тебе, Элиль, что ты была, со своей мягкой улыбкой и преданными глазами, плачущими при расставании!

Спасибо, Элиль, сохранённая теперь только в моих снах. А на самом деле давно уже бесплотная, растаявшая будто льдинка под беспощадными лучами Времени…

Путешествуя по мирам, пришлось отрешиться от ограниченности своего собственного мира, как бы он ни казался совершенен. Ни одна самая высокая цивилизация не настолько высока, чтоб ей нечему было учиться у других, ну хотя бы пониманию

юбое столкновение с чужеродным — это уже взрыв, катастрофа. Никогда не известно, каким из неё выйдешь — с опалённым лицом или с изменённой душой?

Чувство превосходства — хоть в самом малом — освободило Лилит от боязни; у неё с лаолитянами шла честная игра, они менялись