Робин Слоун

вся разница между нашими с Нилом жизнями после школы: у Нила есть парни – те, кто может оказать ему разные услуги. У меня никаких парней нет. Ноут есть, и на том спасибо.

Все мы знаем промышленников. Сырный продукт, кукурузный сироп. Их фабрики стоят на реках крови и дерьма, а пылающие фейерверки болезней еле-еле удается потушить одеялами антибиотиков.

Сырная пещера. Раньше там хранили бомбы, — он отпил еще глоток. — А теперь вот по-настоящему высокотехнологичный продукт.

Культура, — сказал он. — Вот что раньше значило это слово — производство сыра, а не музеи и оперы. А до того — просто земледелие. Это определение даже лучше. Потому что вот кто мы есть. Не музыка нас определяет и не книги. Пф, книги! Книги мертвые, а мы живые. Мы едим, гадим, выращиваем что-то. Мы — это то, что мы выращиваем.

Средний человек в день тратит примерно три киловатт-часа энергии. Просто на то, чтобы жить. Знаете, сколько стоят три киловатт-часа в Калифорнии? Сорок пять центов. Это наша цель. Чтобы это было так же просто, как воткнуть вилку в розетку.

— Звучит довольно-таки по-роботски, — сказала я. — А мне нравятся роботы.

я был уверен, что «книжный магазин» — это эвфемизм. Он располагался на Бродвее, в районе сплошных эвфемизмов.

книжный сиротский приют.

К тому же третье правило компенсирует второе:

— Тщательно фиксировать все сделки. Время. Внеш­ний вид клиента. Его душевное состояние. Как именно он спрашивает книгу. Как принимает. Не ранен ли он? Нет ли веточки розмарина на шляпе? И так далее.

Мы ведем записи обо всех наших членах и претендентах — так мы отслеживаем их работу... Неко­торые очень усердно трудятся, — добавил он после паузы.

— А чем они занимаются?

— Мальчик мой! — Пенумбра вскинул брови, типа «это же очевидно!». — Читают!

Каждый вечер я сажусь на его стул и мы обмениваемся кивками на прощание, как солдаты, как люди, побывавшие на месте друг друга.