Светлана Алексиевич

Не может быть одно сердце для ненависти, а второе — для любви. У человека оно одно, и я всегда думала о том,

Валя, я ничего тебе не могу сказать, кроме слез

Я что еще думаю… Вот послушайте. Сколько была война? Четыре года. Очень долго… Ни птиц, ни цветов не помню. Они, конечно, были, но я их не помню. Да-да… Странно, правда? Разве могут быть цветными фильмы о войне? Там все черное. Только у крови другой цвет, одна кровь красная…

Человек хочет просто жить, без великой идеи. Такого никогда не было в русской жизни, этого не знает и русская литература. В общем-то, мы военные люди. Или воевали, или готовились к войне. Никогда не жили иначе.

Его сразу ранило пятнадцатью осколками. Он только успел сказать: «Больно, мамочка».
За что? Почему он? Такой ласковый. Добрый. Как это его нет? Медленно убивают меня эти мысли. Я знаю, что умираю, – нет больше смысла жить. Иду к людям, тащу себя к людям… Иду с Сашей, с его именем, рассказываю о нем… Выступала в политехническом институте, подходит ко мне студентка и говорит: «Меньше бы этого патриотизма в него напихали, был бы жив». Мне плохо стало после её слов. Я там упала.
Я ради Саши ходила… Он не мог исчезнуть просто так… Теперь говорят, что роковая ошибка, что никому это не надо было – ни нам, ни афганскому народу. Раньше я ненавидела тех, кто Сашу убил… Теперь ненавижу государство, которое его туда послало. Не называйте имени моего сына… Он теперь только наш… Никому его не отдам… Не отдам даже его имя…»
Мать

Никто не говорил о радиации… Одни военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кулёчки с конфетами. Пирожные лежали на лотках… Обычная жизнь. Только… Мыли улицы каким-то порошком…

По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой тёплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: поедем на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки, покупали вино. Брали с собой гитары, магнитофоны. Любимые майские праздники! Плакали только те, чьи мужья пострадали.

Сколько раз искусство репетировало апокалипсис, пробовало разные технологические версии светопреставления, но теперь мы точно знаем, что жизнь куда фантастичнее.

катастрофа случилась на невоенном атомном объекте, а мы были люди своего времени и верили, как нас учили, что советские атомные станции самые надёжные в мире, их можно строить даже на Красной площади.

Вокруг тогда все говорили: умрём-умрём… К двухтысячному году белорусы исчезнут.