Себастьян Хафнер

днако между тем, что происходило до 1933 года, и тем, что произошло позже, есть серьезное различие: все бывшее до 1933 года проходило мимо нас или проносилось над нами; оно занимало и волновало нас всерьез, кому-то оно стоило жизни, кого-то разоряло, но никого не ставило перед последним выбором совести. Наша внутренняя жизнь оставалась нетронутой в своей глубине. Наращивался жизненный опыт, приобретались те или иные убеждения: но человек оставался таким, каким был. Никто из тех, кто по своей воле или вопреки своему желанию попал в машину третьего рейха, не может сказать того же о самом себе.

он, немецкий, прусский патриот, не увидел для себя никакого иного выхода, кроме эмиграции. Объяснение Хафнера парадоксально, но верно: именно потому, что патриот

Невмочь стало жить в стране, культурой и историей которой ты гордишься, среди народа, неотвратимо превращающегося в шайку отвязного хулиганья и вызывающего брезгливый страх у других народов.

Добровольно совершить эту операцию — внутреннее отсечение себя от собственной страны — есть акт библейского радикализма: «Если твой глаз соблазняет тебя — вырви его!

Он совсем не готов к нападению, жертвой которого он оказался. Он вовсе не прирожденный герой и уж тем более не прирожденный мученик. Он обыкновенный человек со многими слабостями, да к тому ж еще продукт опасной эпохи — но всего того, что навязывает ему государство, он не хочет

Когда Хафнер писал «Историю одного немца», Оруэлл только задумывал «1984», но выводы и у Хафнера, и у Оруэлла схожи. Человек слаб. Нельзя требовать от него героизма. Нельзя ставить на героизм человека. Сломаться может любой. И никого нельзя упрекать за то, что тот сломался. Себя? Сколько угодно. Но не другого.

И опять-таки: как же ему (Гитлеру) удалось загнать целую страну, целый народ в такой угол, из которого выход только в казарму или в концлагерь? (И в том и в другом случае — в смерть?)

. Те, что поддавались этому искушению, — в основном пожилые люди, — смаковали дилетантизм и некомпетентность, которых, конечно, хватало в нацистской государственной политике. Опытные профессионалы чуть ли не ежедневно доказывали себе и другим, что все это не может долго продолжаться, они заняли позицию знатоков, потешающихся над чужим невежеством; они не разглядели самого дьявола

Вот я и мои друзья учимся, развиваемся, читаем книжки, спорим, грызем гранит науки, и вдруг откуда-то появляется необразованный безумец и побеждает всех нас и ставит нас перед выбором: или в казарму, или в концлагерь, или в эмиграцию? Кто же он

настоящее историческое событие всегда проявляется как частное, личное переживание тысяч и миллионов одиночек